Общественно-политическая газета Иркутской области
Выходит по понедельникам

Мученицы

26 октября, 2015

30 октября — День памяти жертв политических репрессий

Жернова советского тоталитарного Молоха исковеркали тысячи людских судеб. В период Большого террора (август 1937 / ноябрь 1938), по данным «Иркутской летописи», было расстреляно 23 224 человека. В канун Дня памяти жертв политических репрессий, перелистав горестные страницы многотомника «Жертвы репрессий в Иркутской области», помянем   иркутских мучениц, женщин, безвинно убиенных в страшную пору ежовщины. 28 имен, одно имя на каждую букву алфавита. Всех мучениц вспомнить невозможно — мала газетная  полоса.  Перед этим несколько вступительных слов.

После установления большевистской диктатуры народ бывшей империи был разделен на две группы — сторонники и враги советской власти. Социальная месть, именуемая коммунистическим новоязом классовой борьбой, была сущностью рабоче-крестьянского государства, его тоталитарной природы. Трагический ужас коммунистического террора, на мой взгляд, еще до конца не исследован научным сообществом, советский тоталитаризм не осознан и не понят обществом. Его разлагающее влияние  на человеческую психику не преодолено и ныне. Оно в генетической памяти потомков — жертв и палачей: страх («прошлое, не дай бог, может вернуться») и оправдание («так было надо, не уничтожив предателей, не победили бы Гитлера»).

скан23-10.jpg

Горестная правда о Большом терроре в Иркутске рассказана А. Васильевой в книге «Моя Голгофа» —  узницы ГУЛАГа с 1937 по 1955 год. «Мама начала писать воспоминания сразу после освобождения, — рассказывает ее сын Август Михайлович Гарин. — В 1963 году рукопись была готова. В «Известиях», где тогда работал мой отец, все, кто читал, не спали ночь. К главному редактору Алексею Ивановичу Аджубею мамина рукопись попала за два дня до брежневского переворота. Аджубей прочитал, хвалил, хотел отдать лично в руки своему тестю Хрущеву, но не успел. Хрущева сняли» («Новая газета». Правда ГУЛАГа. 2008). Первые страницы книги: «1937—1938 годы… При одном упоминании того времени и сейчас, через 25 лет, сердце сжимается от боли. Тогда безвинно погибли неисчислимые тысячи честных советских граждан, среди них — талантливые, выдающиеся, безраздельно преданные Коммунистической партии. Погибли не на поле брани, не от руки открытого врага, а в советских тюрьмах и лагерях. То была подлинная народная трагедия».

Трагедия  иркутской семьи Гарина началась в августе 1937 года: 8-го арестован Михаил Давыдович Гарин, председатель областного радиокомитета, через неделю — его жена, Александра Захаровна Васильева, учительница истории школы № 15. Первые минуты ареста: «У меня отнята свобода. Я двигаюсь как автомат. По приказу охранника поднимаюсь в машину, сажусь в маленькую клетушку-одиночку, дверца закрывается за мной. Остаюсь в полной темноте». «Темнота» в данном случае — не только отсутствие света, но и «неясность, непонятность, невразумительность», все то, что составляло социальный фон Большого террора.

И снова читаем «Голгофу»: «Первая страшная ночь в тюрьме./…/ Я как в бреду. Мысли бешено скачут, и я их не могу привести в порядок. Всплывают образы детей, и так безумно жаль их, тревожно за них. Кто приютит их? У нас в Иркутске нет ни родных, ни одного близкого друга». Так же страшна и пронизана той же темнотой, «тюрьма, набитая до отказа (камера, куда поместили Васильеву, рассчитанная на двоих, вмещала сначала четырнадцать узниц, потом — двадцать восемь — Авт.). Администрация не справляется даже с вывозом нечистот. Переполненные «параши» стояли по камерам. Нас жестко ограничивали в воде. В Иркутской тюрьме, рассчитанной на тысячу заключенных, в этот период находилось до четырнадцати тысяч. Даже в бывшей тюремной церкви, застроенной теперь нарами в несколько этажей, содержатся восемьсот узников/…/ В шесть часов подъем. Завтрак только в девять утра — пайка хлеба и черпак теплой воды, обед — черпак жидкой крупяной воды, ужин — щи из гнилой капусты». 

В книге А. Васильевой — судьбы сокамерниц. Страшная история двадцатидевятилетней Полины Беспрозванных, секретаря обкома комсомола, обвиненной в «шпионаже, подготовке террористических акций, в призывах к свержению советской власти и организационной деятельности по подготовке контрреволюционных преступлений (ст. 58-1а, 58-2, 58-9, 58-11)». После многосуточного «конвейера» она не признала обвинения. Ее беспощадно избивали, приставляли к виску пистолет, насильно вложили в исковерканные пальцы ручку, чтобы подписать протокол. Полина потеряла сон и в конце концов лишилась рассудка. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Полину Беспрозванных к «высшей мере социальной защиты». Ее расстреляли 22 июня 1938 года.

Похожа и другая судьба — секретаря горкома Надежды Матвеевны Горбуновой. Она, по мнению энкавэдэшников, была «одним из руководителей белогвардейской контрреволюционной организации и участвовала в подготовке бактериологической войны против советского народа, занималась шпионско-диверсионной деятельностью на Восточно-Сибирской железной дороге, проводила разрушительную работу на оборонных заводах и тем самым пособничала японским империалистам». «Мы с ней не сразу подружились, — пишет Александра Васильева, — и открылась она мне не в первый день. Однажды, уже после отбоя, лежа со мной рядом, она поведала мне о своем допросе. Она прошла через «конвейер», только он у нее был не стоячий, а сидячий. В течение нескольких суток день и ночь без сна сидела она на покореженном венском стуле, не имея права даже прислониться к его спинке. Группы следователей, меняясь, беспрерывно ее допрашивали. Надя яростно отбивалась в самой решительной форме. Ей зачитывали протоколы уже «признавшихся» ее товарищей по работе, в которых были умопомрачительные вещи: все они будто бы состояли в контрреволюционной организации и Надежда Горбунова была вместе с ними. Ей устраивали очные ставки с бывшими работниками горкома, и те «обличали» ее в лицо, а один из них тихонько ей сказал: «Надежда, не сопротивляйся, не мучай себя, наша судьба предрешена». Это были не люди, а тени с потухшими глазами. «Я была вконец измучена, — рассказала мне она, — мне уже недорога жизнь. Стало ясно, что этот клубок лжи и обмана никакими силами мне уже не опровергнуть. Я погибла! Жаль только своего честного имени. Хотелось хотя бы собственными поступками его не опозорить. И я боролась, боролась из последних сил. И все-таки они меня обманули, коварно сыграли на моей любви к детям. На воле у меня осталось их двое — сын и дочь. И вот следователь мне говорит: «Не дашь показаний, возьмем твоих детей». Эта угроза вконец сломала меня. Я согласилась возвести на себя клевету, подписать протокол. Шура, я теперь жду только плохого, знаю, что жизнь моя у последней черты, но ты и представить себе не можешь, какие муки ада я испытываю, таю в себе. Это так безумно тяжело, что и смерть меня не страшит, она избавит меня от всего. Если же, паче чаяния, останусь жива, никогда не объявлюсь детям: пусть считают, что меня нет в живых». Н.М. Горбунова была расстреляна 14 октября 1938 года в подвале иркутской тюрьмы. Спустя двадцать лет Военная коллегия Верховного суда СССР, приговорившая Н.М. Горбунову к смертной казни, не нашла в деле № 6031 состава преступления и реабилитировала ее посмертно.                           

Еще одна трагическая судьба. Циля Львовна Шейнина, сотрудница газеты «Восточно-Сибирская правда», жена первого секретаря обкома партии Михаила Осиповича Разумова, была арестована 8 июня 1937 года. «У нее, — пишет Александра Захаровна, — большие красивые глаза миндалевидной формы, зеленоватой окраски. Она бледна, но следы былого хорошего цвета лица еще заметны, волосы пышные, пепельные, фигура стройная. Она не падает духом, говорит: «Вот увидите, долго не просидим». И для такого вывода были основания: все они были членами ВКП(б), активными строителями нового общества, фанатично преданными идеалам коммунизма. «Мы обсуждаем, — говорится в книге, — ужасную ситуацию в стране и нашей собственной судьбе. Но чувствуем, что не в силах разобраться в ней. От дум раскалывается голова. Мы верим, что заговоры существуют, враги есть. Но нам кажется невероятным их обилие в стране. И в то же время мы не можем отбросить официальную версию высших органов, авторитет которых в наших глазах до сих пор был незыблем. О себе думаем, что попали в тюрьму по принципу «лес рубят — щепки летят». Пройдет острота момента, страсти улягутся, виновных накажут, нас выпустят. Так часами мы делимся мыслями, путаемся в противоречиях, бросаемся из одной крайности в другую, то попадая в объятия тоски и отчаяния, то обретая почву под ногами и надежду, что партия — наша мать — вступится за нас и нам подобных, а Сталин – отец наш — все узнает и защитит нас от несправедливых обвинений».

И еще один пример преданности коммунистическим идеалам. «Я спрашиваю Цилю: «Ну а если бы мы попали к фашистам, неужели они побоями могли заставить нас стать на путь предательства? — Никогда, — говорит моя подруга. — Там же враги, а здесь свои. Там я буду знать, за что умираю, уверена — останусь в памяти людей. А со своими труднее определить свое поведение, легче сдаться на милость следователя. Смерть от своих страшней».

Что представляет «милость следователя», видно из рассказа Цили Львовны, вернувшейся в камеру после допроса: «Следователь (Александрийский. — Авт.) встретил меня словами: «Фашистская морда! Ты в тюрьму пришла с фашистским знаменем на груди», — и с такой яростью набросился на меня с кулаками, а когда я упала, топтал меня ногами, что сразу открылось кровотечение. Я поняла, что сейчас мне будет конец, и подписала протокол». Расстреляли Ц.Л. Шейнину 28 мая 1938 года.  

Непрерывные допросы, издевательства следователей и охранников, карцер — все это, как ни парадоксально, «наравне с мужчинами». И смертный приговор — тоже на равных. Ниже — далеко не полный список расстрелянных иркутянок — жертв советского террора, мучениц (после имени — год рождения, профессия, дата казни):

Агишева Лия Хусаиновна, 1918, секретарь-машинистка, 11.10.1938.

Бравая Реввека Моисеевна, 1895, врач  санэпидемстанции, 22.09.1938.

Вельнишевская Мария Николаевна, 1906, медсестра, 05.10.1938.

Гавловская Галина Антоновна, 1905, бухгалтер, 16.10.1938.

Джанбел Люция Витальевна, 1905, домохозяйка, 07.09.1938.

Ефимова Вера Васильевна, 1891, учительница, 21.08.1938.

Жислина Ревекка Мироновна, 1915, секретарь-машинистка, 11.10.1938.

Залозная Василиса Степановна, 1906, сотрудник «Лензолота», 18.03.1938.

Иванова-Орлова Степанида Илларионовна, 1904, домохозяйка, 22.04.1938.

Кантина Лия Вульфовна, 1902, домохозяйка, 20.11.1938.

Ларионова Мария Дмитриевна, 1896, домохозяйка, 28.05.1938.

Михайлова Матрёна Михайловна, 1898, домохозяйка, 28.05.1938.

Назаровская Анна Лаврентьевна, 1911, экономист, 25.06.1938.

Окулова Нина Семеновна, 1907, секретарь-машинистка, 09.10.1937.

Пайлон Берта Моисеевна, 1894, парикмахер, 21.02.1938.

Раздобреева Мария Михайловна, 1892, домохозяйка, 26.03.1938.

Садович Любовь Абрамовна, 1911, провизор, 05.10.1938.

Трофимова Надежда Иннокентьевна, 1895, преподаватель, 14.06.1938.

Ушакова Анна Ивановна, 1904, библиотекарь, 12.02.1938.

Фридрих Надежда Александровна, 1895, учительница, 09.08.1938.

Харченко Евгения Владимировна, 1897, работник крайисполкома, 26.09.1938.

Цапник Раиса Моисеевна, 1899, портниха артели «Игла», 15.09.1938.

Черноусова Анфия Петровна, 1875, работница «Золототранса», 27.02.1938.

Шафер Розалия Абрамовна, бухгалтер, 1894, 23.10.1938.

Щербакова Наталья Ивановна, 1895, диспетчер «Автогужтранса», 26.03.1938.

Эдельштейн Софья Владимировна, 1902, главврач горбольницы, 22.06.1938.

Юрченко Елена Трофимовна, 1915, экономист облземуправления, 05.10.1938.

Якуба Наталья Ивановна, 1909, артистка Театра юного зрителя, 28.11.1938.

Двадцать восемь мучениц. Родственники, знакомые, сослуживцы — все, кто что-нибудь знает о них, откликнитесь.

Пока нет твердой уверенности, что народная трагедия, случившаяся более семидесяти лет назад, не может повториться. Пусть не в таких масштабах, а «точечно» (модное определение российского ХХI века). И снова будут жертвы, не массовые, а «точечные». Но едва ли от этого легче. И новые поколения, как мы уже более полувека, будут покаянно вспоминать их. Что можно противопоставить такому будущему? Только память. Память, осознающая прошлое, помогает жить. Она — опора настоящего и надежда будущего.

Владимир Томилов, специально для «Байкальских вестей».

На фото: Михаил Гарин и Александра Васильева. 1920 год

P. S. Воспоминания Александры Захаровны Васильевой, выдержавшей восемнадцатилетний ужас сталинского ГУЛАГа, издал на собственные средства ее сын в 2008 году (когда были арестованы его родители, ему было 5 лет) небольшим тиражом — одна тысяча экземпляров. В Иркутске, по-моему, всего два экземпляра. Необходим иркутский тираж — правда о гулаговской Голгофе должна быть в каждой библиотеке, особенно в школьной. В.Т.  

 

 

 

Поделитесь новостью с друзьями:

Комментарии