Общественно-политическая газета Иркутской области
Выходит по понедельникам

«С кем тебе вольнее, чем со мной?»

27 сентября, 2016

Любовь Сухаревская. Из неопубликованного

Вот уже три года, как с нами нет удивительно светлого человека, отзывчивость, чуткость, теплота которой согревали родных, близких, всех, кому посчастливилось быть рядом. Впрочем, почему «нет» — ее дар журналиста и поэта (Любовь Иосифовна не любила слово «поэтесса») звучит нескончаемым эхом. Но и в таланте Любови Сухаревской, нашей Любы, мы чувствуем, прежде всего, не холодную высоту пьедестала, а искренность, доверительность, открытость, ранимость, многогранное сочетание простых истин и сложных переживаний… Это, талант, который согревает, объединяет, наводит мосты, а не ставит стены.

Сегодня мы публикуем стихи Любови Сухаревской, которые были созданы позже, чем вышли три ее прижизненных сборника, а большинство еще не увидело свет и в газетах. Их любезно предоставила нашей редакции дочь Любы Анастасия, так много сделавшая и делающая для своей мамы. Это стихи последних лет и, будем надеяться, из следующей книги, которую подготовят родные, друзья, поклонники таланта Любови Иосифовны. Но, как бы то ни было, наша газета в ближайшем будущем продолжит знакомить читателей с неопубликованной частью ее поэтического творчества.          

Юрий Пронин, «Байкальские вести»

Люба3.jpg

До минор

It’sRein. И на нем — itrains.

Дождь на Рейне. А здесь —

Ангара. И жара. Но приходит пора —

Дождик тоже приходит, в окошко стучит,

То молчит, то на крыше железом бренчит…

В этом мире все это — не ново.

И не греют стихи Иванова.

It’s Rein. ПоЕвропе — it rains.

Рейн, дождь на Рейне…

А у нас Рейн — Евгений:

Гостит поэтический гений.

Долго вслушиваюсь — не легче:

Не лечит.

Это вам не каша из топора —

Хандра!

Так просто не расхлебаешься.

Хотя — живешь, улыбаешься…

 

***

Мы строили БАМ…

Империя угасала.

А как жили мы? Наша молодость расцветала,

Высоцкий хрипел: «Парня в горы тяни, рискни!..»

А мы тянули две рельсы, две строки из металла

Через тайгу к океану, сколько духу хватало, —

И то была наша песня и наши дни.

Там царапины не заживали от любого пореза,

И наши пальцы саднила окалина от железа,

И лица дубели, облепленные комарьем на заре,

Но жили мы совсем не по-скотски —

Мы знали, что где-то тоскует Бродский,

Написавший Флоренцию в декабре.

Уже тогда он страну покинул —

Союз, который его отринул,

И так позорно ему вослед

Вопила горстка идейных придурков,

Доярка, слесарь, вчерашний урка, —

О том, как должен писать поэт,

Как должен любить работу посменно,

КПСС, одну во вселенной,

Которой теперь не найти и следа…

А вдруг этот крик, заказной, уродский,

До вас доносился, далекий Бродский,

И вы краснели там от стыда?

Не потому, что вдали завода

Пеклись и вы о судьбе народа, —

Краснели вы, что такой народ

Достоин тех, кто народом правит,

Кто лжет, лукавит и псами травит

Ну, не свободы, так — тень свобод.

Но нас не ссылали за анекдоты.

Мы были нужны для такой работы —

Шофер, строитель, монтер пути…

И мы все шли по тайге упрямо

И оставляли две рельсы БАМа,

Не зная, сколько еще идти.

Оплеваны Сахаров, Солженицын

(Опять доярки и проводницы —

Они, не читая, гневились: «Нет!»).

А кто-то строил то, что велели.

А кто-то видел — в конце тоннеля

Уже забрезжил неясный свет…

 

***

По морю рыбы плывут косяком,

По небу звезды бредут босиком.

Тропы земные и тверже, и суше —

Век свой иду, спотыкаясь, по суше.

Песню пою, бормочу ли стихи я,

Манит меня и пугает стихия —

Небо, где Рыбы плывут косяком,

Море, где звезды стоят босиком.

Перетекая из пены в волну,

Воздух хватаю, иду в глубину,

Ты ль с головой накрываешь, вода?

Ты ли, мигая, мне светишь, звезда, —

В море, где рыбы стоят косяком,

В небе, где ходят стада босиком?

Зелень морская тонка, как слюда.

Канешь в нее — пропадешь без следа.

Исповедимы ли наши пути?

Сколько проплыть, пролететь и пройти

По морю, посуху — вслед за Христом,

Как по лучу — босиком, босиком…

 

***

Что там за голос такой неусыпный,

Чей это горн?

Кто там в лазури небесной рассыпал

Белый поп-корн?

Кто это облаком застит кудлатым

Юг и восток?

Кто в нас вселяет, большой и крылатый,

Страх и восторг?

Судьбы, как камушки, перебирает,

Взявши в персты…

Кто там рассеянно нами играет?

Господи,

Ты?!

 

***

Все, что хотели Адам и Ева, —

Так это страсть утолить у древа.

Едва ли грела их перспектива

Увидеть плод своего порыва.

Но род людской оказался прочен —

Умен, сметлив и порой порочен,

А то и талантлив, и гениален!

А в общем и целом — не идеален.

Но если б знали они, что дальше!

В леса все дальше — все больше фальши,

И те, кем нынче ветвится древо,

Как колбасу, набивают чрево.

Они катаются в лимузинах,

Они скитаются в магазинах,

Точнее, в маркетах или шопах,

Они и в азиях, и в европах

С утра в себя наливают пиво

И с этим думают жить счастливо,

А вместо голов у них — только чресла,

Которые

не вмещаются

в кресла…

Но есть одна закавыка, братцы,

И невозможно с ней разобраться, —

Ее стихия — то фарс, то драма —

Любовь! — весьма капризная дама!

Ведь все, что хотели Адам и Ева,

Случилось не без ее напева… 

 

***

Лебедь ли кружится, гусь ли?

Волк это рыщет ли, рысь ли?

Ах, растрезвонились гусли,

Ах, распечалились мысли. 

В этом обыденном русле

Катишься, черен ли, рус ли.

Девка идет в коромысле —

В радуге ведра повисли.

Катишься, мечешься всуе —

То в коромысле, то в сбруе.

Тащишь свой крест или воз ли —

Где-то бессмертия возле.

Но обольщаться не смея,

Евы, Адама и змея

Ты не бессмертнее, право, —

Нет на бессмертие права!

Ах, расскажите, с чего бы

Кто-то таращится в оба?

Что ему на душу ляжет —

Смертный бессмертному скажет.

Звонче играйте вы, гусли!

Чтобы глаза не прокисли,

Кушайте, девочки, мюсли —

Будут прозрачными мысли. 

 

***

Ну и что нам с тобой в этой жизни осталось?

Долги ночи бессонные, слепы глаза.

Как стремительна страсть, как прилипчива старость!

Как скупа напоследок обиды слеза.

Этот новый поток на тебя не обрушу.

Обижай, обижайся — не в этом же суть!

Я на песню и стих извела свою душу.

Мне ее не вернуть, мне ее не вернуть.

 

***

Притча о старом человеке

— Оскудели глубокие реки,

Ты и сам на пустыню похож —

Взор прозрачен, опущены веки…

Так скажи, отчего ты поешь?

 

— Вот когда занавесились звезды

И ударило горе, как медь,

Эта песня явилась, как воздух,

Чтобы сердцу не дать почернеть,

 

Чтобы думы словами заполнить,

Чтоб напевами душу занять —

Эту песню обязан я помнить,

Чтобы вовремя сыну отдать.

 

— Твои речи, признаться, туманны,

И, как старость, загадочен лик.

В горе петь — это страшно и странно.

А когда же ты плачешь, старик?

 

— Слезы, слезы, да что они значат!

И без них я устал и продрог.

Я не плачу — душа моя плачет

И глотает соленый комок,

 

Оттого, что я понял: от века,

Хоть какую принявши вину,

Одинока душа человека,

Словно камень, идущий ко дну.

 

***

С кем тебе вольнее, чем со мной?

Пленом я тебя не обижаю,

В золотую клетку не сажаю,

Не томлю напрасно под луной.

 

Я тебе, мой гордый и смешной,

Оставляю милую свободу —

Пусть она постылей год от году…

С кем тебе больнее, чем со мной?

 

***

Мы молча пьем, мы с летом заодно —

Дрожит в руке мускатное вино,

Притихший вечер вышел прогуляться,

 

И, обнажившись, тиной пахнет дно,

И тонкий дождик нам твердит одно —

Свое «кап-кап», и лезет целоваться.

 

Сегодня сердцу нужен этот фон,

И музыкант, впиваясь в саксофон,

Выводит нам какой-то блюз прощальный…

 

И пара чаек прокричала в тон,

Что в тяге к горизонту есть резон,

А у любви всегда исход летальный.

 

Мы снова этим ужасом больны,

Когда напева нет, но две струны

Еще звенят, томясь от разнобоя,

 

И режет слух отсутствие вины,

И только шелест маленькой волны

Напоминает музыку прибоя.

 

Еще чуть-чуть, и кто-то скажет «пфе»,

Но мы сидим — нам нравится в кафе

Кофейных зерен дух у стойки бара,

 

Где два швейцара в темных галифе,

Где два «люблю» стоят в одной строфе

И все слова имеют форму шара…

 

 

 

 

Поделитесь новостью с друзьями:

Комментарии