Чечня: 17 лет спустя...

Брату, которого почти не помню

90-е годы определили будущее нашей страны вплоть до дня, когда вы, уважаемый читатель, решили полистать эту газету.  Распад великой страны случился за исторический миг, а создание новой продолжается до сих пор. Единая экономическая зона, Таможенный союз, Евразийский союз — все эти исторические витки наша страна уже проходила когда-то.

Только значимость страшных событий конца века медленно затирается все новыми и новыми событиями дня сегодняшнего: африканский революционный пожар и диктатор в холодильнике, теракты в нашей стране и Европе, природные катаклизмы и серийные маньяки.

Эхо танковых залпов по Белому дому молодому поколению уже не слышно. Может быть, послезавтрашние школьники, читая учебники истории, громко вскрикнут: «Как это было ужасно!  Сколько крови! Сколько слез!» Но те слезы уже выплаканы. Та кровь впиталась в землю под ногами. Тот ужас — это ужас прошлого.

Но я помню их. И ужас, и слезы.

Первого декабря 1994 года российская авиация нанесла удар по аэродромам Калиновская и Ханкала. 11 декабря президент Российской Федерации Борис Ельцин подписал указ № 2169 «О мерах по обеспечению законности, правопорядка и общественной безопасности на территории Чеченской Республики».

17 лет назад началась первая чеченская кампания. То событие, которое принесло горе в нашу семью.

Единственное, что остается у нас от прошлого, — это память. Если бы только можно было управлять ею.

Будь мудрее, запоминай до мелочей каждую деталь, каждое слово — это очень важно. Береги этот миг, потому что человека, с которым ты разговариваешь, скоро не станет, и единственное место, где он останется живой, — это твоя память. Ну а это воспоминание беспощадно стирай, как ненужный файл с флешки.

Если бы я только умел прокручивать в голове, как фильм, то, что когда-то видели мои глаза, а потом по фантастической беспроводной связи пересылать эти воспоминания на ноутбук и смотреть свою собственную жизнь в Media Player'е, — лишь в этом случае я бы еще раз увидел своего брата. Брата, которого почти не помню...

Все, что осталось у меня от Жени, — это смутное детское воспоминание.

...1992 год. Международный год Космоса. Год шоковой терапии Гайдара. Год распада Югославии.

Красные «Жигули» мчались по тракту. Женя был за рулем, а я сидел на переднем сиденье. Только представьте: в три года —на переднем сиденье! Я был счастлив, потому что в том возрасте это было пределом моих мечтаний. Стремительно менялся пейзаж за автомобильным стеклом: лесок, железнодорожный переезд, огромная стела «Нижнеудинск» — все это пролетало в правом окне. Мы ехали кататься. Впервые —вместе. Ему было 18 лет, а мне три.

Моя глупая память запомнила совсем не то, что надо бы.  Отчетливо помню спидометр и цвет машины, но совершенно забыл его лицо. Как ни старался переворошить голову — пусто. Эх, если бы еще раз...

Женя — сын маминого брата. Они жили в другом городе — в Томске. Поэтому приезжали к нам в Нижнеудинск нечасто. Но в эти редкие часы мы собирались всей семьей, и только в этот момент я ощущал, какая она — семья — большая. Какая неповторимая. Моя.

Тогда мне казалось, что пройдут годы, а ничего не изменится: они будут приезжать к нам, мы — к ним.

Когда мы ждали их приезда, в доме царило легкое возбуждение.  Чувство приближающегося чуда. Чувство праздника. Как перед Новым годом, несмотря на летний август. Вот еще несколько дней — и мы увидимся. Я познакомлюсь с братом. Первый раз увижу его. Пусть впереди еще сотни встреч, но первая — самая важная. Тогда я не знал, что она окажется последней. Эх, если бы еще раз...

Отъезд Жени в Томск я не помню. Помню телефонные звонки: «Как доехали?». Жизнь вошла в привычное русло. День сменял ночь. Ночь сменяла день. Эта карусель слилась в сплошное слайд-шоу. Приятное, но бесполезное.

Спустя какое-то время к нам в Нижнеудинск пришла тревожная новость — Женя ушел в армию. Становится мужчиной, как гласили агитационные плакаты-баннеры на военных комиссариатах совершенно новой страны. С фотографий смотрели довольные лица солдат с немного холеной улыбкой, а по федеральным каналам солдат Дима никак не соглашался помахать маме ручкой — служба службой, гласил выразительный взгляд солдата.

Женя ушел отдавать долг Родине. Он — то самое поколение, которое было рождено в СССР, а отдавало долг России. Старой новой России. Только непонятно, что те ребята успели задолжать своей стране?

Помню тревогу мамы. Помню, как мама с братом успокаивали друг друга по телефону: дескать, войны никакой нет, отслужит и вернется. Не 41-й на дворе... Тем более это ведь его желание.

Сейчас я спрашиваю себя: а, собственно, откуда в сердцах матерей возникает тревога, а иногда и страх? Ведь армия —это институт воспитания. Как школа, как вуз. Мать отдает стране самое дорогое, что имеет, — своего ребенка. Не в годы страшных кровопролитных войн, а в мирное время, когда нежной лазурью покрыто безоблачное небо. И в один страшный день хляби небесные разверзаются ливнем. Это гибнет человек.  Солдат. Сын. И холодный ливень льет слезы на седые волосы обедневших отцов и матерей, а для всех остальных синь на небе все так же лазурна. Страх приходит оттого, что в армии нет надежности. Нет веры людям в погонах.

Месяц за месяцем проходил срок его службы. Вдалеке робко забрезжил прерывистый лучик. Надежда. Кажется, обошлось, решили мы. Подходил к концу 1994 год. Осталось полгода... И тут неожиданно приходит страшная новость: Женина часть перебрасывается в Чечню. Принимать меры по наведению конституционного порядка. Лучик безвозвратно погас.

В 1990-й, под грохот рассыпающейся страны, все кричали о независимости. 27 ноября особенно громко закричали в Чечне — родилась идея создания чеченского государства Нохчи-Чо и выхода его не только из состава России, но и СССР. Верховный Совет Чечено-Ингушской АССР, избранный в марте 1990 года, принял «Декларацию о государственном суверенитете Чечено-Ингушской Республики».

27 октября 1991 года президентом Чеченской Республики был избран Джохар Дудаев. Первым своим декретом от 1 ноября 1991 года Дудаев провозгласил независимость Чеченской Республики Ичкерия (ЧРИ).

7 ноября 1991-го президент России Борис Ельцин издал указ «О введении чрезвычайного положения в Чечено-Ингушской Республике». В ответ на это Дудаев ввел на ее территории военное положение.

Вот и все. По большому счету, началась крупнейшая военная кампания в истории современной России.

Если звезды зажигаются, значит, это кому-нибудь нужно. Чтобы эта война началась, она, безусловно, должна быть кому-то угодной. Чеченская война достаточно популярна в СМИ и культуре, и с каждым годом разговоры на некогда запретные темы становятся все громче, язык — все более свободным. И вообще, зачастую наш язык знает больше, чем вся голова в целом... Мы уже не задумываемся, употребляя выражение «театр военных действий». На самом деле в этом сочетании слов скрыто сравнение такого ужасающего явления, как война, с таким светским развлечением, как театр. И оттого, что это сравнение прочно вошло в наш лексикон, начинает казаться, что сама мысль связать воедино такие полюсно-разные понятия вполне нормальна.

Язык всегда отражает происходящие в обществе перемены. Это значит, что война зачастую воспринимается народом как спектакль. Многие уже не отрицают, что Чеченская война — спланированная акция.

Война была нужна Дудаеву и чеченцам, чтоб в пожаре родился феникс — новое Чеченское государство. Чтоб узы с Россией были такими, как будет угодно чеченцам. Или уз не стало бы вовсе. Ведь тогда многие персонажи потянули руки в Чечню в готовности щедро осыпать чеченцев долларами. Это и ваххабитский Восток, и хитрый Запад. В общем, завертелось.  Осеннюю слякоть сменила зима. Для многих она оказалась не просто морозной — мертвенно-ледяной.

31 декабря 1994 года начался новогодний штурм столицы Чечни — города Грозного. Солдаты не имели карт и совершенно не знали города; штаб не заметил абсолютного несоответствия сторон — обороняющихся и наступающих; но самое главное: парни не понимали, с кем идет война и за что они борются. За что их вчерашние друзья умирают у них на руках в самую праздничную ночь в году? «Кому, — кричали они, — кому это нужно?!» Кричал и Женя. Но недолго. Третьего числа его уже не было в живых. Штурм Грозного закончился для него тем самым мертвенно-ледяным холодом...

Никакие буквы не сложатся в страшные слова, какими можно было бы описать то опустошающее чувство, что поселяется в сердцах родителей, когда их ребенок исчезает. Это можно только почувствовать.

Перестали приходить письма. Маленькие, обожженные смертью клочки бумаги.

12 лет мы искали... Отец Жени исколесил всю Чечню, обил пороги всех государственных инстанций, познакомился с сотней чиновников, чьи дети заболели плоскостопием аккурат перед войной. Даже встречи с чеченскими полевыми генералами, в том числе и с Басаевым, не принесли положительных новостей.

Никакой информации не было. Множество созданных государством комитетов молчали хором. Но в этом молчании была скрыта жуткая надежда. Надежда с холодным привкусом горя. Ведь все эти годы он был для нас без вести пропавшим. Но он был для нас живым. Волей-неволей приходит мысль: самое страшное — не смерть. Самое страшное, что после смерти Женя стал не нужен той стране, за которую погиб. Он отдал ей долг. Она — нет.

Искать пришлось своими силами и на свои деньги. Томск — Москва — Грозный. И так за годом год. Сотни полуразложившихся лиц, тысячи безусых фотографий — все это слилось в огромное засасывающее в безнадежность болото. С каждым годом вера таяла. Разуму уже было ясно, что живым Женю не увидеть. Но каждое опознание проводило не разум, а сердце...

Его нашли. За сотни километров от дома он лежит в родной земле, но в какой-то чужой стране. Стране, забывшей Женю Федотова.

А потом была победа, еще одна... Но взрывы в метро происходят и сегодня. Тот разрыв между чеченцами и русскими, то отношение между народами, что было заложено в прошлом, —теперь часть настоящего. И теракты — тоже.

29 марта 2011 года — теракт в московском метро, ответственность за который взял Доку Умаров, воевавший в первой кампании. 11 апреля 2011 года — теракт в Минске.  Перестрелки с отдельными боевиками на территории Чечни.

Нет, мы не победили в той войне. Потому что она не окончена.

Огромная беда нашей страны в том, что мы любим умалчивать.  Особенно если дело касается государственных интересов или престижа страны. Слишком многие молчали во время чеченской кампании. И это молчание можно приравнять ко лжи. Когда же мы наконец поймем, что, говоря правду, мы уменьшим число жертв военных конфликтов. А если и не уменьшим, то, называя реальные цифры погибших, мы будем перед ними честнее и чище.

А пока мы — зрители. Пока беда не коснулась нас, мы довольно смотрим этот спектакль. Давно пора начать жить, а не смотреть. Никто не хочет представить, сколько человек ежедневно гибнет во всем мире от пуль, бомб, взрывов, ядовитых порошков. А ведь это такие же люди, как мы. И завтра мы можем стать ими.

Правду в нашей стране народ узнает поздно. Когда налицо уже последствия. Посмотрите вокруг! В нашей стране появляются 18-летние ублюдки, нападающие на беременных женщин; появляются школьники, снимающие шкуру с собак и записывающие это на видео, а потом хвастающие этим в социальных сетях...  Все это связано между собой в тугой узел.

Да, если вернуться к Чечне, — мы опоздали с правдой.

Потеряли много жизней. Сейчас мы можем опоздать еще сильнее.  Если не скажем, что у нас в стране не все так весело и хорошо, как показывает телевизор. Если б все было вовремя, то многих черных страниц в истории нашей страны не было бы.

Война официально завершена. Кадыров играет в футбол с Роналдо, а Чечню восстанавливают на деньги российских налогоплательщиков. Так кто же в итоге победил в той войне?  Та, что побеждает в любой войне. Смерть.

И за что погиб мой брат? За что погибли еще тысячи людей во всех войнах мира? Хватит врать, нужно признавать не только победы, но и поражения. Нам ведь еще смотреть в солдатские глаза по ту сторону жизни.

Артем Петернев, специально для «Байкальских вестей»