Иркутск, 1821–1830: разделена Сибирь, прибыли декабристы

В декабре 1825-го случилось восстание декабристов в Санкт-Петербурге на Сенатской площади, что стало первой попыткой государственного недворцового переворота в Российской империи. Через Иркутск дважды – сначала на каторжные работы, затем на поселение – проследовали почти все его участники. Иркутская поселенческая колония, сформировавшаяся после периода каторги, была одной из самых крупных.

Драмы человеческие

Помимо исторического значения восстания декабристов, знакомого всем по учебникам, это множество сложных человеческих драм. Даже непосредственный повод к восстанию был основан на эмоциях. Как известно, после неожиданной смерти поздней осенью 1825 года 47-летнего императора Александра I престол должен был перейти к его 46-летнему брату Константину. Но тот отказался от короны, хотя страна ему автоматически присягнула, успев даже выпустить редчайший ныне константиновский рубль. Этой нежданной паузой между царями и воспользовались заговорщики, попытавшись осуществить переворот.

А ведь Екатерина II задумывала для своего второго внука грандиозную государственную судьбу, имея планы на константинопольский престол. Но Константин с детства проявлял не монаршую мудрость, а качества бесшабашного вояки. Бабка в беседах с близкими выражала даже беспокойство, что внучка когда-нибудь «где ни есть прибьют». В свою очередь, внук боялся такого исхода не на поле брани, где как раз проявлял храбрость, а на троне, зная о трагической судьбе своего отца.

Кроме того, Константин жил в Варшаве, где женился после развода с принцессой Юлианной-Генриеттой-Ульрикой Саксен-Кобург-Заальфельдской на юной панночке Жанетте Грудзинской. Именно фактом морганатического брака и отговорился Константин от российского императорства, формально поцарствовав три недели. И был счастлив до своей смерти в 1831 году от холеры – безутешная Жанетта остригла свои белокурые волосы и положила ему под голову, уйдя из жизни вслед за мужем через несколько месяцев.

Многочисленные судьбы людей, накрученные на большой маховик тех событий, конечно, не укладываются в старательно вычерченные идеологией, непротиворечивые упрощенные схемы. Так, ведь одна из двух первых (и самых известных) прибывших за своими мужьями в Иркутск жен декабристов, Мария Волконская, пошла под венец совсем не по любви, будучи даже незнакомой с женихом. Девушка рассудительная, она приняла аргументы отца, прославленного героя Отечественной войны Николая Раевского: Сергей Волконский невероятно богат, а у них долги.

В период недолгой семейной жизни до восстания Мария находила занятого какой-то таинственной деятельностью супруга вдвое старше себя несносным – а уже в Сибири показала себя человеком гораздо более сильным, чем определенный ей – на свою голову – родителем мятежный Волконский. Сергей Григорьевич, представитель одной из самых знатных российских семей, со временем сблизился с крестьянами: в Иркутске «летом пропадал по целым дням на работах в поле, а зимой любимым его времяпрепровождением… было посещение базара... Знавшие его горожане немало шокировались, когда, проходя в воскресенье от обедни по базару, видели, как князь, знатный потомок Рюриковичей, примостившись на облучке мужицкой телеги с наваленными хлебными мешками, ведет живой разговор с обступившими его мужиками, завтракая тут же вместе с ними краюхой серой пшеничной булки»…

А княгиня Волконская, самоотверженно терпевшая лишения рядом с супругом на каторге, уже в ссылке превратила свой дом в лучший салон города – центр иркутской общественной жизни. Уже в пожилом возрасте, покинув Иркутск, супруги вновь обрели душевную близость.

Новые управители

Но это было гораздо позже. Декабристам и решившимся разделить их судьбу женщинам, тем, кто остался в живых, предстояло провести на каторге и в ссылке долгие годы, пока воспитанный поэтом Василием Жуковским император Александр Николаевич не подписал указ об амнистии.

А в нынешнем десятилетии иркутский гражданский губернатор Иван Цейдлер невольно попал в фокус исторического внимания, поскольку на его голову свалились государственные преступники самого высокого уровня. Иван Богданович и не гадал, что его образ будут воплощать через полтораста лет. И, например, в «Звезде пленительного счастья», да и в принципе в советское время, образ этот рисовали отрицательным. Соответствующий герой Иннокентия Смоктуновского мешает встрече с мужем второй самой известной жены декабриста – Екатерины Трубецкой и вообще – нехороший человек. 

Но происходивший из немецких дворян вояка Цейдлер, назначенный на указанную высокую должность по протекции Михаила Сперанского, просто имел мало административного опыта. До того Иван Богданович был комендантом города, то есть ведал гарнизонными вопросами и в тонкие политические материи не вдавался. Он, кстати, успел застать в Иркутске снятого вскоре Николая Трескина во всем блеске его чиновничьего величия. И ведь Цейдлер и Трескин имели немало общего в смысле подхода к управлению и не слишком широкого государственного кругозора. Но первый был человеком добрым, что уберегало его от злоупотреблений.

И что было делать губернатору Цейдлеру, если у него был прямой приказ сделать все для того, чтобы вернуть декабристских жен назад, а те непреклонно стремились за мужьями? Так, княгиня Трубецкая, как и Мария Волконская, без колебаний отреклась даже от дворянского звания и имущественных прав и согласилась на то, что появившееся в Сибири потомство будет числиться казенными крестьянами. Правда, до того детей у Трубецких долго не было, что было большой печалью Екатерины Ивановны, они начали рождаться как раз в Сибири на девятом году брака. А пока даже последний аргумент Цейдлера – угроза отправить Трубецкую за несколько сот верст в Нерчинск по этапу вместе с каторжниками («они идут группами по пятьсот человек и по пути мрут как мухи») – не поколебал намерений женщины.

И ведь вначале первых прибывших в августе 1826-го декабристов – кроме Сергея Волконского и Сергея Трубецкого, это были Андрей и Петр Борисовы, Василий Давыдов, Артамон Муравьев, Евгений Оболенский, Александр Якубович – распределили по заводам близ Иркутска, где их не обременяли чрезмерным трудом. Уже потом, в 1827 году, Иван Цейдлер был вынужден отправить декабристов на восток – его обязал на то циркуляр из столицы. В том году Ангара и Байкал долго не замерзали, дорога через горы в Забайкалье была проблематичной, и в построенном на месте нынешнего СИЗО в предместье Рабочем по проекту Антона Лосева Иркутском тюремном замке скопилось много ссыльных. В том числе – два брата Бестужевых, которым Цейдлер передал от третьего изданную в Петербурге поэму Пушкина «Цыганы». 

Иван Богданович много сделал для благоустройства города, поощрял развитие в губернии садоводства и земледелия, в частности разведение по берегам Лены зернового хлеба, известного под именем «гималайского ячменя», выписывал лучшие породы скота. Старался поднять уровень просвещения. Умел поддерживать мирные отношения с китайским правительством. У него было много хороших идей, в том числе о необходимости ссудных земледельческих касс и улучшении преподавания восточных языков – пусть даже их и не удалось осуществить.

Кстати, и сам Цейдлер был талантливым земледельцем – рядом с Ушаковкой, неподалеку от Знаменского монастыря, он разбил сад с оранжереями, где прижились даже ананасы. На почве этого хобби Иван Богданович еще до 1825 года сдружился в Петербурге с матерью Екатерины Трубецкой Александрой Лаваль, у которой в столице была дача с великолепным садом, и потом держал ее в курсе перемен судьбы дочери.

«Немец стращает гневом Государя – пусть как хотят!»

Но конечно, в первую голову ответственность за распределение декабристов и последовавших за ними одиннадцати жен (и еще одной невесты и семи матерей, сестер и иных родственниц) легла на плечи назначенного вслед за Михаилом Сперанским генерал-губернатора Александра Лавинского. Только генерал-губернатора не всей, а Восточной Сибири с центром в Иркутске – это разделение случилось 26 января 1822 года. Входили в это генерал-губернаторство Иркутская и образованная в 1822-м Енисейская губернии, Якутская область, Охотское и Камчатское приморские управления.

Александр Степанович Лавинский был внебрачным сыном Степана Ланского и Анастасии Нелединской-Мелецкой, урожденной графини Головиной. В дворянской среде подобное происхождение не было проблемой: например, вне брака родился уже упомянутый наставник императора Василий Жуковский, у отказавшегося от престола цесаревича Константина в период первого, формального брака родились двое сыновей «на стороне», ставших впоследствии генералами.

Александр Лавинский тоже был добрым человеком и, можно сказать, деликатным администратором: всегда в курсе, что делается на вверенной территории, но на маленькие злоупотребления смотрел снисходительно, а большие останавливал так: давал знать, что ему все известно. Немало сделал для развития губернии, и Иркутска в частности – в том числе построил на деньги жертвователей католический храм в деревянном исполнении (впоследствии его возвели в камне).

Управлял Лавинский генерал-губернаторством с 1822 по 1833 год и едва освободился от этой уже досадившей ему «ссылки»»: рвался в столицу, к дочери, ругаясь после одной из аудиенций во дворце на ведавшего судьбами декабристов Александра Бенкендорфа: «Я объявил, что в Сибирь не поеду, – немец стращает гневом Государя. Пусть как хотят!..». 

Именно Лавинский способствовал тому, что уже в 1828 году городничим Иркутска был назначен… декабрист Александр Муравьев, прослуживший на этом посту четыре года и потом занявший кресло гражданского губернатора Тобольска. Он не входил в число организаторов восстания в 1825-м, но точно был одним из идеологов движения. А ведь городничий, в отличие от избираемого городскими домовладельцами городского головы, был чиновником, следившим за городским самоуправлением, то есть обеспечивал, как и генерал-губернатор, интерес «вертикали власти». Для Муравьева такое покровительство Лавинского стало финансовым спасением. Прибыв в ссылку с женой и ее сестрой, невестой декабриста Петра Муханова, в Верхнеудинск, он не лишился дворянства, но совсем не имел средств к существованию.

Александр Николаевич мог бы ограничиться чисто надзирательскими функциями, но много сделал для благоустройства Иркутска: создал парк для гуляний на берегу Ангары, строил тротуары, составил статистическое описание Иркутска с подробными сведениями о численности населения, его национальном и социальном составе, состоянии торговли и промышленности. Похвально в смысле пресечения уголовных преступлений при Муравьеве работала полиция, пресекалось взяточничество…

Правда, свойственные декабристам взгляды потом все же прервали административную карьеру Муравьева. В должности гражданского губернатора Архангельска он принял сторону крестьян во время их волнений и был уволен в 1839 году, впрочем войдя потом в Совет министров и вернувшись на военную службу. 

Наталья Антипина, «Байкальские вести».

На фото: Первый генерал-губернатор
Восточной Сибири Александр Лавинский;

Иван Цейдлер обладал редчайшей для
российских управленцев чертой – не брал взяток,
при этом прилежно собирая налоги и заботясь
о порядке в городе;

Сергей и Екатерина Трубецкие. Екатерина Ивановна
не дожила до амнистии и похоронена на территории
Знаменского монастыря в Иркутске – провожать ее
пришли многие горожане, от генерал-губернатора
Восточной Сибири до бедноты

Продолжение следует.