Сокрушитель стен, кузнец фантасмагорий

Театральный художник Александр Плинт на марше к следующему юбилею

Свидетели убойной премьеры «На Таганке» в 1981 году никогда не забудут потрясения, пережитого в зале. Когда одна из стен, дрогнув, пришла в движение, тронулась с места и… обнажила кусок живой уличной столицы на Садовом Кольце в районе Таганской площади. Публика исторгла неконтролируемый возглас. Так, радикальными инженерными средствами, постановщики и сценограф, а это были «великие и ужасные» Юрий Любимов, Юрий Погребничко и Юрий Кононенко, явили авторское прочтение рефрена чеховских «Трёх сестёр»: «В Москву!  В Москву!». Так открывалась новая Камерная сцена в этом легендарном театре.

Таганские метамормозы 

Я расскажу про человека, который ломал стены и прорубал окна в здании Иркутского академического драматического театра имени Н.П. Охлопкова. Боже упаси, не в сакральной исторической части, которая, как известно, является памятником архитектуры. А в новом пристрое, воздвигнутом в канун миллениума.

Для главного художника охлопковцев только что отстроенная малая сцена почти сразу оказалась слишком мала. Узка в плечах она ему оказалась. Не каприза ради. Первый раз Александр Плинт далеко зашёл в 2004-м, когда шаманил над «Дядей Ваней» в постановке Геннадия Шапошникова. И понадобились ему «плачущие проёмы». На двор в старом имении, где «всё запущено». Здесь сентябрь, и пасмурно, и бесконечный дождь. А сцена-то крошечная. Эх, глубины бы! Участь задней стены была решена. От неё остались только несущие капитальные сваи-колонны. Появились широкие пролёты, а за ними – большой дополнительный портал. Теперь он разнообразно и живописно используется во многих постановках.

А в «Дяде Ване», ради которого рухнула стена, эти разверзнувшиеся в хлябь, в ненастье, в осень и безнадёгу врата действительно плакали. С них струилась вода. Настоящая. Она подавалась через систему резервуаров с обратной подачей. Инженерный фокус. Головная боль для постановочной части. И полный восторг для зрителя. А второй раз Плинт потребовал высечь окна над сценой. Это чтобы населить и оживить двор Сарафановых в «Старшем сыне» того же Шапошникова в 2007 году. Теперь в этих окнах чего только ни происходит, в зависимости от сценической задачи.

Впрочем, я запуталась. Окна проклюнулись в третий «тектонический припадок». Стена сгинула во второй. А в самом начале, сразу после строительства, появились два дополнительных выхода с Камерной сцены: в тыл и в боковую часть. Они тоже часто используются сценически. Такой вот у охлопковцев генеральный художник – твердью движет, можно сказать.   

Четверть века у руля

Властелин сценической магии не понимает слов «оформление» и «декорация». Он занимается режиссурой пространства. Не больше и не меньше. За плечами – огромный творческий путь. С момента «первого пришествия»  на Охлопковские подмостки с болдыревским «Вишнёвым садом» минуло больше тридцати лет. Главным художником Иркутского академического драматического театра имени Н.П. Охлопкова выпускник Красноярского художественного училища имени Сурикова, Красноярского института искусств, заслуженный деятель искусств России, лауреат премии губернатора Иркутской области, кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» Александр Плинт является вот уже четверть века. Это на сегодня охлопковский рекорд.

Большая веха и в его личной биографии, он отмечает славный юбилей. Его могучей волей демиурга созданы сотни спектаклей не только на старейшей и заслуженной иркутской сцене, но и в других городах и театрах страны. Он реализован, признан, известен. Он талантлив, счастлив и полон сил. Преисполнен богатого опыта и открыт волнующей новизне. Рог изобилия его идей и волшебств никогда не иссякнет. Браво юбиляру!

По заветам советских «могикан»

Александр Ильич неугомонен. Нет, не так. Он откровенно жаден. До работы. В театре почти всегда. Нередко допоздна, и в выходные, и в дни отпуска. Здесь – его дом, его гефестова мастерская, его неиссякаемый запас художественного кислорода, пылающее горнило, где в магическом котле выплавляются удивительные фантазии. Здесь он всесилием Театра приглашает в реальность ошеломительные миры. Ни один спектакль не похож на другой. А почерк – особенный, плинтовский «шифр» – узнаваем и точен.

Одна из последних работ по «шекспировской» пьесе Григория Горина «Чума на оба ваши дома!» – поистине «чумовая», сразу покорившая зрителя эффектным пиршеством, трансформациями пространства, парадом красок, смелым фейерверком гротеска, сценических метафор. Чтобы витражные стёклышки получились взаправдашними, декораторы под руководством главного художника изобрели авторскую краску, подобно легендарному Амати, рождавшему свой неповторимый секретный скрипичный лак. Если Плинт видит цель – не существует препятствий.

Его творческое кредо формировалось под влиянием таких «могикан» советской эпохи, как зубры сценографии Эдуард Кочергин, Давид Боровский-Бродский, киевский оперный корифей Даниил Лидер, московский театральный маг Александр Васильев, питерский волшебник Март Китаев. У Китаева он бывал в мастерской, у Олега Шильциса в «Ленкоме» видел первые «почеркушки» к легендарной «”Юноне” и “Авось”». От этих титанов ремесла Плинт унаследовал равнение на мощный символизм и образность, стремление к правде и подлинности сценического космоса, основательного, фактурного, максимально живого. Его не соблазнишь технологическими изысками, он не любит слово «визуализация». Вообще, не жалует многих новомодных слов, технологического снобизма. Иные козыряют владением нахлынувших тенденций – чудес трёхмерной графики, анимации, рендеринга и композитинга, стереоскопических секретов, мобилизованных на подмостки в театрах новой волны. Плинт употребляет для всего этого богатства шутливое прозвище «приблуды». Не то чтобы он их совсем игнорировал – время не стоит на месте, яркие возможности идут в дело, но отношение у мэтра к их агрессивной природе спокойно-философское.

– В театре, как я его понимаю и люблю, форма не должна преобладать над содержанием, – рассуждает мой герой. – Новации не смеют отвлекать от сути, от человеческого наполнения. Порой форма так заковыриста, аттракционов уйма, зрители с открытым ртом балдеют, а потом – занавес – и дальше тишина. Что это было? Про что это было? Где там потерялся смысл, нерв, человек? А бывает и с точностью до наоборот. Всё просто, безыскусно, всё по-честному, без выпендрёжа. Вышел артист на освещённый пятачок. И вывернул всю душу твою наизнанку. А как это произошло – и не объяснишь. Вот это – театр. Театр родился и жив будет вечно как подлинно человеческий феномен. Здесь самое главное чудо – в правде. В настоящем смехе и настоящих слезах, в чистом искреннем переживании. И моя работа, работа моих мастеров – декораторов и бутафоров, которых я называю «золоторучками», – не себя показать, а помочь родиться и расцвести этой запредельной правде, мечте заветной.

Сотни способов честного обмана

– Театр всегда болеет новизной, – продолжает мой собеседник. – А в наше время столько появилось технических инструментов, виртуальных игрушек, магических штук. Это очень соблазнительно, очень красиво, фантазия рвётся с цепи. Но это обман. Нарисованные и спроецированные объекты на сцене лишены энергии человеческих рук, прежде всего. У них другая природа. А значит, другая природа у спектакля. В диалог сцены и зала активно вмешивается эрзац, симулякр – вот слово-маркёр нашей реальности. Которая уже и не совсем реальность. Чувствуешь, о чём я говорю? Скажешь, ретроградствую? Мы ведь, жрецы Мельпомены, всю жизнь занимаемся обманом. Зритель идёт к нам за этим «возвышающим обманом». Он рад обманываться. Но обманывать его надо честно. Парадокс. Я за подлинность в театре. Полинность актёрской игры. Подлинность режиссёрской бессонницы, из которой рождается постановка. Подлинность пространства и предметов на сцене, с которыми  по-настоящему взаимодействует артист. Такой вот я «старовер».

«Старовер» Плинт до сих пор собственноручно готовит объёмные макеты своих постановок. 3D-моделирование – от лукавого. Он активно и придирчиво работает в цехах, включается в производственные процессы, готов приложить руки к материализации замыслов. Он не просто художник от слов «я так вижу», он ваятель, основатель, зодчий, творец. Не профессионалом, но мастером называют его в театральной семье.

Три в одном. Но главный – художник

Ему здорово помогает, а порой и усложняет работу богатый опыт молодости. Дело в том, что в нашем сценографе на «скамейке запасных» притаились и не дремлют ещё двое – артист народного театра в Абакане и режиссёр, ставивший не только спектакли, но и масштабные уличные представления в Хакассии. В народный драматический коллектив его привёл отец Илья Казимирович Плинт – человек редкой культуры, умудрявшийся не расставаться с книгами даже на фронтах Великой Отечественной. Позднее, уже в мирной жизни, заводской труженик ярко реализовал себя в любительской студии Абаканского ДК, а потом и сына туда рекрутировал. Этот любительский театр первым в СССР поставил «Последний срок» Распутина, сразу после публикации повести в «Роман-газете». В спектакле, ставшем сенсацией на фестивале в Москве, Плинт-отец играл Илью, а Плинт-сын – Михаила. Успех был оглушительный, Александру поступали ангажименты в театральные вузы.

Позднее, когда он уже работал художником в Хакасском русском драматическом театре, Александра Ильича направляли учиться на режиссёра. Но он уступил свою «путёвку» Сергею Болдыреву, который тогда был актёром в абаканской труппе. Так волей обстоятельств мы потеряли театрального артиста и постановщика Александра Плинта, чтобы узнать Плинта – театрального художника.

Его знают и ждут от него чудес завсегдатаи Иркутского академического, Иркутского музыкального и зрители во многих театрах отечества, публика на гастролях за многие тысячи километров, меломаны – свидетели грандиозных оперных постановок под открытым небом в Тальцах. Мы с воодушевлением ждём наших новых встреч, погружаемся в чертоги его фантазий, верим, что мастер сумеет нас убедить, удивить, а порой и озадачить.

На территории бессонницы

Год назад Александр Ильич оформил тургеневский спектакль «Дети» для режиссёра Андрея Шляпина. Иркутяне до сих пор ломают голову по поводу громадных бурых кубов, теснящихся на сцене. Они спускаются и поднимаются, выплывают слева и справа, сближаются и отчуждаются друг от друга, надвигаются на маленьких людей, словно сживают их со свету. Что это за головоломка такая?

– Самая древняя головоломка, которая никогда не будет решена. У нас на сцене восемь одинаковых кубов.  Куб – идеально гармоничная фигура, у него все грани и все плоскости равны между собой. В идеале мы могли бы составить из этой восьмёрки один монолитный исполинский шестисторонник. Но этого ни  разу не происходит. Они не собираются в единство, не удерживаются вместе, сталкиваются, разбегаются, мешают друг другу. Ими движут противодействующие силы. Гипотетический монолит всё время распадается на части, в которых мы видим и явное подобие, и непреодолимую несоединимость. Это проблема отцов и детей, это ролевые игры поколений. Начиная с семьи Адама и Евы, где Каин Авеля убил. Тургенев потому и написал свой роман «Отцы и дети», что единство и борьба между родителями и потомством – это загадка сфинкса, которую решить не суждено никому никогда. А почему именно массивные кубы? Да Бог его знает… Мне это во сне приснилось. Кроме шуток. Думал-думал, ночами не спал, искал ключик. В какой-то момент намаялся, провалился в сон – и увидел этот конструктор, его перестроения, сумбур, ералаш, этот формотворческий хаос.

…Это не первый сценический иероглиф, который явился художнику во сне. А вынашиваются эти магические знаки, созревают и наполняются творческим импульсом на территории бессонницы. Плинт уверен, что это самая плодоносная и самая заповедная территория, куда не выписывают пропусков и командировок. Только там случаются подлинные творческие находки. Говорил же Вампилов: «Писать надо о том, от чего не спится по ночам». Театр – это про то, от чего не спится. Театр Плинта – наглядно про это. Вот почему на его спектаклях зритель испытывает волнение и беспокойство, кайфует и мучается, интенсивно мыслит и делает непрошеные, не всегда удобные открытия. Никогда не засыпает. А пробуждается, полный сил и воодушевления. Чтобы сносить крепостные стены, рушить барьеры, распахивать окна. В этот безумный, безумный…  В этот дивный, всегда новый мир.

Марина Рыбак, специально для «Байкальских вестей».

Фото Анатолия Бызова и Анастасии Макарской.

На фото: На сцене – «Чума на оба ваши дома!»;

Режиссура пространства в спектакле «Лекарь поневоле»;

Макет к «Ревизору»