У кошки девять жизней, у актрисы их – букет!

Татьяна Фролова и ее героини

Когда-то, еще маленькой девочкой, когда подружки мечтали в будущем стать кто учителем, кто врачом, кто мороженщиком, наша дальновидная героиня догадалась, что самый выигрышный выбор – это профессия артиста. Сегодня одно, завтра другое, можно успеть побывать и тем и сем и пережить много-много разных судеб и приключений.

Но попадет в эту волшебную страну, на этот карнавал лишь тот, кто не оробеет перед трудностями, не послушает «благоразумных» отговорок, не откажется от сумасбродной мечты. Таня Фролова была на это способна уже пятиклассницей. Однажды, когда она ехала зимой на занятия драмкружка во Дворец пионеров, автобус маршрута Синюшиной горы не смог по гололедице одолеть подъем в Кайскую гору. А там, за этой неодолимой горой, за мостом через клубящуюся на морозе Ангару ждал заповедный островок лицедейского творчества. И что же сделала наша маленькая Суок? Пошла пешком. Через крутое восхождение, через скользкий спуск, через стужу, «мира и горя мимо» – к властно зовущей цели.

– Став постарше, я все-таки совершила отступничество, – признается Татьяна Владимировна. – После десятого класса по настоянию родителей поступила в нархоз. Целый год прилежно училась. Когда уже почти сдала летнюю сессию, сквозь сон услышала по радио над ухом о наборе в театральное училище. Приняла, как зов судьбы. С мамой был, конечно, драматический торг. Я обещала даже с утра ходить в училище, а в институте учиться на вечернем. Конечно, утопия с двойным студенчеством рассыпалась в пух и прах. Театральное училище – такое место, где ребята разве что не ночуют. У нас после занятий по основному мастерству, которые шли до девяти вечера, начиналась еще пантомима с Валерием Шевченко, будущей мировой звездой. С Валерой мы зависали почти до полуночи, по домам разъезжались на такси. Это было настоящее творческое горение в режиме нон-стоп. Само собой, никакие побочные сценарии протиснуться в этот график уже не могли. Так что моя экономическая карьера умерла в зародыше.

– Не жалели? Бредовый, конечно, вопрос…

– Никогда. Я верю в судьбу, думаю, призвание – вопрос не выбора, не моего произвола, а что-то предначертанное свыше.

Предначертанное – не значит гарантированное, приготовившее лавры и овации. Мельпомена – муза игривая, лукавая, капризная, жадная до жертвоприношений. Чем только не испытывает она своих послушников: лабиринтами странствий, загадками сфинкса, жаркими авралами и застывшими паузами в работе. Со всем этим вынудит мириться, все научит благодарно принимать.  

После выпуска из ИТУ однокурсники и к тому времени молодые супруги Татьяна Фролова и Владимир Веслополов десять лет кочевали по театрам России, работали в Павлодаре, Уральске, Актюбинске, Якутске. Испробовали на себе разные режиссерские искусы, закулисные каверзы, обживали незнакомые гримерки, нехоженые подмостки, неношеные костюмы. Съели пуд соли, отведали сладкий дым фимиама. В Государственном академическом русском драмтеатре имени А.С. Пушкина в Якутске большой успех имели в спектакле «Мадам Бовари», где играли всей семьей, даже с маленькой дочкой. Об этой постановке с актерским «семейным подрядом» охотно писала республиканская пресса. Инсценировку романа Флобера режиссер Юрий Тарасов писал специально на Татьяну. Она воплотила главную героиню Эмму Бовари. Владимиру Веслополову досталась роль постылого мужа, а шестилетняя Даша иллюстрировала образ маленькой девочки в несчастном семействе французских провинциалов. Особенно сильные чувства вызывала в публике финальная сцена, где самоубийца Эмма в ужасе сознает, какое непоправимое преступление она совершила, и зовет своего осиротевшего ребенка, а крошка Берта идет навстречу умирающей матери со свечкой в руках.

– Тут же стоял подавляющий рыдания муж с разбитым сердцем. В общем, финал был накален до предела, – вспоминает Татьяна. – Меня задевало, что во время обсуждений спектакля все почему-то активно сочувствовали Шарлю Бовари, жалели, что такая непутевая жена ему досталась. А я оправдывала свою героиню, мечущуюся, мучительно ищущую настоящего, глубокого, захватывающего чувства. Она утонченная, прелестная, ее влекут красота и поэзия жизни, а окружают скука и проза захолустья. Эмма ищет чего-то необыкновенного, упоительного, настоящего – и не находит. Ее конец трагичен. Тем более трагичен, что у гроба она понимает, как непоправимо ошиблась, как страшно виновата перед дочкой. В последние минуты она зовет ребенка. Но исправить уже ничего нельзя.  

– Татьяна, разные театры – разные планеты?

– В каком-то смысле да. Павлодар дал нам первый толчок в творческой биографии. В Уральске мы чувствовали себя уже серьезными профессионалами. Актюбинский театр, самый заводной, молодой, искрометный, запомнился активной творческой стихией. С коллегами оттуда я переписываюсь до сих пор. Якутский театр был хорошим «точильным камнем», труппа там жесткая, климат непростой. Но мы и там нашли друзей по сердцу. В Иркутск вернулись в 1996 году. Охлопковский – пятый и окончательный театр на моем творческом маршруте. Это действительно театр-семья, с удивительно дружным коллективом и теплой атмосферой. Но я, когда оглядываюсь на свой артистический путь, чаще сравниваю не театры, не роли даже, а режиссеров, с кем довелось работать.

– И чья для Вас «не умерла химера»…

– Да-да. Как интересно было с Сергеем Болдыревым! Какая фантазия и какая глубина! Разбор пьесы он превращал в кропотливое исследование. А главное, умел вытащить из внутренних тайников артиста такие краски и тональности, о каких тот, может быть, и сам не догадывался. У него я играла леди Капулетти в «Ромео и Джульетте», Леру в «Утиной охоте», миссис Чейзен в черной комедии по сценарию Колина Хиггинса «Гарольд и Мод». Как эта блестящая эгоистка съедала сына! Неспособная к любви, она так понимала контроль и ответственность.

…Еще Татьяна сыграла у Болдырева Леди Анну в «Ричарде III». Режиссер отказался от привычной трактовки главного образа в уродливых чертах. Заслуженный артист России Анатолий Басин выходил на сцену жгучим красавцем в белом костюме, во франтовской шляпе. В сцене обольщения только что овдовевшей Анны Невилл буря и натиск горячего красноречия в сочетании с внешним блеском делали Ричарда действительно неотразимым. В кулуарах театра и сегодня красуется изумительная фотография Леди Анны – Татьяны Фроловой, от которой захватывает дух. Красивая, как Шерон Стоун, распластанная внезапным смятением чувств, охваченная гипнозом дьявольского искушения, тонкая блондинка на фоне нуарных декораций. Ради одного такого сценического портрета стоило поверить плутовке Мельпомене.

– В «Антигоне» Жана Ануя у Бориса Деркача Вы сыграли красотку Исмену, сестру и антипода главной героини…

– С удовольствием вспоминаю работу над постановкой. Я вообще очень люблю репетиционный процесс, погружение в пьесу, размышления, а порой и споры на площадке. В «Антигоне» мне удалось убедить Бориса Георгиевича, что моя героиня не просто легковесная ветреница, поглощенная нарциссизмом. Я всеми силами сопротивлялась решению образа в красках беспринципного гедонизма, сейчас мы сказали бы гламурности, тогда еще слова такого не знали. Моя героиня не избалованная неженка, она молода и так хочет жить, умна и ясно видит, что жажда подвига Антигоны приведет к гибели обеих сестер. Антигона отстаивает внутреннюю свободу. Любой ценой. Исмена охвачена паническим страхом, ужасом неотвратимой трагедии. Она хочет уберечь от напрасной смерти себя и сестру. Она тоже проживает глубокую личную драму. Недаром ведь идет умирать вместе с Антигоной, добровольно, из любви.

– У Геннадия Шапошникова Вы сыграли одну из ярчайших ролей мирового репертуара – безумную старуху Марию Хосефу в пьесе Гарсиа Лорки «Дом Бернарды Альбы».

– Спектакль назывался «Страсти по Аделе». Он был очень интересно решен пластически. И пространственно. Это Геннадий Викторович, неутомимый выдумщик, очень любил. Зрители амфитеатром сидели на сцене. Перед ними в центре – игровая площадка, где все «страсти» и происходят. Здесь почти ничего нет, только два стула и кровать. Все внимание сосредоточено на восьми молодых артистках. Я изначально сидела на подиуме в партере, одна, в белом таком балахоне с огромными рукавами-крыльями. По тексту это химерический «свадебный наряд» «чокнутой» Хосефы, но это и смирительная рубашка, рукавами которой меня потом связывали. Моя героиня вроде безумна, но именно она произносит самые точные и прозорливые оценки происходящему. Она видит всех обитательниц дома Бернарды насквозь, как оракул, предчувствует страшную развязку. Спектакль был темпераментный, острый и очень красивый, стильный, завораживающий.

Вообще Шапошников создавал постановки одна лучше другой, они были очень разные, всякий раз неожиданные, уводящие далеко от привычных трактовок. Он правда гениальный художник, режиссер от Бога. Ему всегда удавалось удивить и даже обескуражить. Еще прежде зрителя – нас, артистов.

– Была невообразимая версия пьесы Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын».

– Да-да. «Не так? Живем, как хочется!» – афишное название. Геннадий Викторович создал убийственный, фантасмагорический групповой портрет «барыжной» эпохи девяностых. На сцене стоял какой-то контейнер, мы все в каких-то телогрейках немыслимых, в драных штанах, челночники, маргиналы, одержимые погоней за рублем. Я играла Анну Тихоновну, тетку молодой героини. Ходила по залу, побиралась, в какой-то обшарпанной шинели. А полой этой шинели вдруг начинала опахиваться, как светская дамочка подолом парадного платья.

Такие придумочки были у каждого из нас в этом роскошном ансамбле. Мы все купались просто в этой комедии. Гений импровизации Венгер в роли Разновесова вылезал из люка, по замыслу канализационного, в маске и ластах. Меня по ходу действия и поколачивали, и подвешивали за руки в петлю из веревки. Одним словом, восторг! Пьеса у Островского и без того емкая, вкусная, богатая яркими репликами. Но режиссер усилил все акценты до предела. Момент, когда моя героиня приходит к персонажу Венгера деньги клянчить, мы обыгрывали трижды. Потому что Разновесов глухой, просьбу приходится трижды униженно обосновывать и троекратно обходить кругом тугоухого, а может, не желающего меня услышать партнера. Мы потом после этой постановки стали активно дружить с Виталием Константиновичем. Можно сказать, нас сроднило общее счастье существования в этом спектакле.

– Вообще, это важно, в какой эмоциональной обстановке рождается спектакль?

– Это имеет огромное значение. Когда режиссер и артисты работают в творческой радости, на одной волне, когда спектакль рождается в любви, у него особенная энергия, особенное излучение в зал. Это необъяснимо, но это чувствуется всегда. Важно, чтобы всем, кто занят в подготовке действа, это было по сердцу, чтобы команда «спелась», тогда спектакль становится живым и крепким, живучим организмом. Когда постановка любимая, артисты в ней кайфуют, они ее берегут, за кулисами стоят, друг за другом смотрят, друг за друга радуются. Это ценные, трепетные моменты, это секрет обаяния спектакля, который и зритель рад посмотреть не один раз. Поэтому артисты так не любят вынужденные вводы. Это не просто. Потому что меняется ДНК спектакля. Выпала молекула, на ее место вставили другую, которой не было в самом начале, которая не прожила вместе с другими процесс становления. Ей ведь надо еще прижиться, встроиться в общую структуру. Спектакль становится уже другим.

Постановка, рожденная любовью, – это всегда праздник и для артистов, и для публики. Так было с первой «Поминальной молитвой», где центральный дуэт – молочника Тевье и его жену Голду – играли великие Виталий Венгер и Наталия Королева. Какое наслаждение было наблюдать, как они работали, как работала Татьяна Двинская в роли Цейтл. Я играла Годл, а моя дочка – маленькую Бейлку. Мы все обожали «Женитьбу» Гоголя в постановке Рустема Фесака, где у меня была роль тетки Подколесина Арины Пантелеймоновны. Приехала в гости моя подруга, не хотела идти на этот спектакль, предвосхищала хрестоматийный «нафталин». Но когда посмотрела, сказала, что это лучшая «Женитьба», которую она видела на своем веку. Потому что в нашей гоголевской истории была жизнь, была нежность, была добрая улыбка над слабостями человеческими.

– Вы говорили, что в актерской профессии рост обеспечивается «насмотренностью»…

– И насмотренностью, и начитанностью, и богатством личного опыта, и личностным объемом. Не только набор профессиональных приемов и сценическая техника, но и масштаб личности артиста просматривается в каждой роли. Если ты в этом смысле беден, это скажется и в ремесле. Нельзя останавливаться в индивидуальном движении, в самосовершенствовании, в познании, в эмоциональных и эстетических накоплениях.

…Она не останавливается. С достоинством отвечает на все вызовы жизни. У нее взрослые дочь и сын, два любимых внука. Не так давно открыла в себе талант рисования. Признается, что у нее всегда включен внутренний психолог. Это помогает и в семье, и в педагогике: Татьяна преподает в модельном агентстве актерское мастерство, ведет речевые тренинги. Потенциал у актрисы завидный, далеко еще не исчерпанный, в ее арсенале отыщутся потаенные сокровища, еще не добытые режиссерским произволом, ждущие звездного часа. Мы любуемся ею в «Грозе» Островского, где она в очередь Викторией Инадворской меняет маски суровой и властной Кабанихи и плутоватой брехуньи Феклуши. Мы с удовольствием встречаем ее в «Примадоннах» Кена Людвига в образе хитроумной миллионерши, заварившей кашу с приездом самозваных «наследниц». Мы ждем от нее новых ярких и впечатляющих работ.

В 2011 году кинодокументалист Виктор Коссаковский своим фильмом «Да здравствуют антиподы!» открывал Венецианский кинофестиваль. Зрители увидели картинки бытия на противоположных концах Земного шара, по четырем воображаемым осям через центр планеты. Зарисовки восьми географических адресов, среди которых оказался и байкальский Ольхон. Островитянку-байкалочку сыграла Татьяна Фролова. Впрочем, «сыграла» – в данном случае понятие очень приблизительное. В нескольких скупых, почти бессловесных, да и бессюжетных кадрах актриса тонкими, бережными штрихами наметила и предысторию, и дальнейшую судьбу героини, помогла нам проникнуть в ее мироощущение, в ее затаенную надежду, в ее смирение и грусть. Планета в киноленте Коссаковского огромна, наделена магической силой и тайной, опасна и, похоже, не сконструирована для людей. Здесь извергаются вулканы, шумит могучий океан, ворочаются гигантские киты, вольно царствуют львы и бегемоты, реют кондоры и гордо молчат исполинские скалы. Человек тут случаен, не защищен, возможно, потерян и даже нелеп. Мыслящая плесень на бессмертных камнях. Но вот возникает божественный крупный план женщины в лучах заката, на излете цветущих лет и мимолетной своей красоты, женщины, поющей в сибирской глуши о несбыточном сердечном друге. И мы поражаемся, как много поэзии и волшебства в этом сиюминутном дыхании, в этом движении человеческой души… И мы понимаем, что в безбрежной Вселенной для чего-то нужен и чем-то свят этот наш лилипутский театр. А без него и вся декорация «безвидна и пуста».

Марина Рыбак, специально для «Байкальских вестей».

Фото Анатолия Бызова и Анастасии Токарской.

На фото: «Антигона». В роли Исмены;

«Не так? Живем, как хочется!» Заслуженная артистка России
Татьяна Двинская, артистка Татьяна Фролова, народная
 артистка России Наталия Королева;

«Примадонны». Миллионерша Флоренс Снайдер